Лоцман - Страница 58

— Да, кэп… Вы не думайте, никакой контрабанды. Все документы в ажуре! И договор на спасение будет немедля! Десять процентов прибыли ваши, как положено…

Сашка сказал снисходительно:

— Да ладно, и так рассчитаю развертку… — Он поднял глаза к потолку. — Только при таком-то Юпитере никуда сейчас не сунетесь. Можно лишь завтра после полудня.

— Хорошо, кэп! Где прикажете вас найти, кэп?

— Здесь и встретимся.

— Спасибо, кэп! И если что — за нами не пропадет. В любой момент…

— Да не надо ничего… Хотя… У вас есть в этом секторе вертолет?

— Найдем, кэп!

— Надо нас подбросить на Оранжевое плато у города Овражки. Это недалеко… И еще. Нужно снаряжение для перехода через пески. Рюкзаки, еда, фляги. Запас дня на три…

— Завтра к утру будет, кэп!.. А может, вас просто перебросить через Пески?

— Это не «просто», — вздохнул Сашка. — Это вообще нельзя, если по воздуху, там барьер. Можно только пешком…

2. Опять волчок…

На верхнем этаже таверны нашлась для нас комната, и хозяин лично проводил туда «юного капитана и его почтенного наставника». Мы остались наконец одни, и тогда я сказал:

— Благодарствую, конечно, что ты произвел меня в лоцманский ранг. Но что будет, если эти арматоры и у меня попросят помощи? Скандал и позорное разоблачение…

— А вы набирайтесь опыта, — легкомысленно хихикнул Сашка. — А у вас ведь уже получалось.

— Не городи чепуху.

— Вы просто сами не замечали… Тогда из Подгорья мы как попали в Овражки? Думаете, это я сделал? Я только чуть подтолкнул, дохлый был…

«Ладно, пусть фантазирует», — подумал я.

Сашка выкладывал на широченную кровать с полосатым одеялом имущество из своей сумки: полотенце, мыльницу, пасту. И… книгу «Плутония». Покосился на меня, улыбнулся чуть-чуть. Потом вытащил темно-клетчатый пушистый платок с бахромой. Большущий. Смутился почему-то.

— Это мамин… Дала вместо пледа, если где-нибудь спать придется без постели.

— Молодец твоя мама.

— Ага… — вздохнул он.

Я вытянул из-под ремешка на брюках Тетрадь. Еще раз быстро пролистал. Она была записана наполовину, каждый лист — с двух сторон. Это, выходит, не меньше чем по странице в день сочинял Сашка мою повесть… Зачем? Что его толкало на это?.. «Не задавай дурацких вопросов», — сказал я себе. Но все же задал вопрос:

— Долго ты это писал, Сашка?

Он сидел на кровати, кутаясь в платок, будто в плащ. Смотрел серьезно и ответил тоже серьезно:

— Не один же я писал.

— А кто еще?

Тогда он улыбнулся:

— А еще — вы…

— Ох и выдумщик ты…

— Ага… Я придумывал, будто я — это вы. И тогда получалось. Иногда придумывал, что я — это вы большой, а иногда, будто Решка… Смотрите, там и почерк даже не мой.

— Ну… и не мой. И в детстве я не так писал… Хотя, может, и похоже немного…

— Конечно! Потому что они смешались, наши почерки! Наложились друг на дружку, как фотокарточки в стереоскопе…

— Я смотрю, ты не забываешь свою теорию…

— А зачем забывать!

— И ты хочешь сказать, что потому и возникла Тетрадь? В новом измерении?

Сашка сказал спокойно и уверенно:

— Возникло еще одно новое пространство. В котором теперь мы и я… Тоже чуть-чуть новые.

— Что-то я не замечаю в себе… ничего нового.

Сашка прыгнул с кровати. Стал шарить в сумке, достал картонный кружок и спички, соорудил волчок.

— Идите сюда, к столу. Попробуйте…

— Что?

Сашка запустил волчок. Взял мою ладонь, повернул ее над волчком, распрямил пальцы.

— Держите так. И попробуйте, чтобы завертелся обратно.

— Нет, дружище, поздно мне учиться таким премудростям.

Но Сашка удерживал мою руку. Спичка словно выросла, щекочуще, не больно воткнулась в ладонь, завертелась среди мышечных волокон. Это почему-то рассердило меня, я усилием нервов остановил зудящее вращение. И убрал руку, уверенный, что волчок лежит на боку. Но он вращался. А когда замедлил бег, стало ясно — крутится в обратную сторону.

— Ну вот, — довольно заметил Сашка. — Это первое упражнение. А потом надо попробовать увидеть через стены окружающее пространство. Кто умеет, тот, значит, уже чувствует четырехмерность.

— Не надо мне было допивать портвейн, — сказал я. — А то я теперь и десятимерность могу ощутить.

Сашка заливисто рассмеялся и опять сел на кровать. А я — в глубокое старомодное кресло. Никакого пространства сквозь стены я не видел, но ощущал, что оно есть. Громадное, бесконечное, оно вокруг и во мне. И я чувствовал, как журчащими ручейками течет по граням Кристалла время…

Мягкая, без сонливости, усталость окутывала меня. Я пересилил ее, опять подошел к столу. Крутнул волчок. Снова, снова… И держал над ним ладонь. Три раза ничего не получалось, а на четвертый он все-таки завертелся вспять.

— Смотри, Сашка, вышло!

Но Сашка уже спал на широченной кровати, свернувшись калачиком и накрывшись платком.

Я хотел растолкать его и сказать, что надо раздеться и лечь в постель по-человечески. Но не стал. Пусть пока спит под маминым платком, так, наверно, лучше… И опять сел в кресло. Взял Тетрадь. Открыл наугад.

3. Пока лоцман спит…

«…Жара стояла нестерпимая, а вода на третий день кончилась.

— Кажется, я не рассчитал расстояние, — признался Решка. Провел языком по сухим губам. На них была выступившая из трещинок и запекшаяся кровь…»

Это был рассказ, как Александр и Решка шли через горячие пески. Как маленький проводник в конце концов совсем изнемог и Александр нес его, увязая ногами в сыпучих оранжевых заносах, и голова рвалась на части от апельсинового солнца — громадного и беспощадного. Последнюю воду Александр отдал Решке и бросил фляжку в песок. Бросил и другие вещи. Он теперь уже ни на что не надеялся, просто шел из последних сил, решая две задачи: не уронить мальчишку и переставлять без остановки ноги. В оранжевой жаре поднимались иногда развалины желтых зданий, кое-где стояли каменные идолы и почему-то гипсовые горнисты с отбитыми руками и головами…